Не перестаю удивляться тому, что в жизни обязательно случается то, что должно случиться. Лет восемь тому назад одна приятельница пообещала познакомить меня с батюшкой, приехавшим служить в Чувашию — ни много ни мало — из Франции.
Понадобились годы, чтобы состоялась эта встреча. Кстати, многолюдная, так как в ней участвовала изрядная часть коллектива “Граней”, посетившего пять дней назад Алатырь и его храмы, в числе которых Иверская церковь, где служит француз — отец Василий, ее настоятель.

— Отец Василий, почему вы — католик — решили служить в православной церкви, да еще в Чувашии?
— Это была воля Божия. На самом деле я практически ничего не решал, только согласился.
В 1993 году столкнулся с проблемой выбора. Я, католик, жил в монастыре Иерусалима. Но можно сказать, что мои вера, помыслы, внутренние убеждения были полностью православные. И я чувствовал себя не совсем на месте, не совсем у себя дома. Постоянно испытывал желание изучать, встречать людей православных.
И в том же году в моей жизни произошло событие — я познакомился с владыкой Варнавой из Чебоксар. Он прибыл в Иерусалим паломником, вместе с ним отец Илия из Новочебоксарска и другие батюшки. Встреча была промыслом Божьим. После нее я стал себя чув­ствовать уверенней: да, мне надо принять решение оставить свой монастырь. Это тяжело — покидать место, где меня постригали, где я провел много лет. Но ради Православия, ради истины Церк­ви Христовой я пожерт­вовал и покинул его. Пошел вперед, куда Господь показал. Как Авраам.
А во время встречи с митрополитом Варнавой, тогда он еще был архиепископом Чебоксар­ским и Чувашским, ничего особенного не случилось. Меня не пригласили в Чувашию. Просто встретил хорошего, доброго человека, который своим простым словом, улыбкой, благословением утешил меня. В тот день я угощал делегацию чаем, холодной водой, потом все искупались в источнике Иоанна Предтечи, и я проводил владыку до гроба Елизаветы — матери Иоанна Предтечи. По пути показал свою маленькую келью размером два на три метра и высотой два метра. Он издалека благословил ее. Это было первое благословение владыки.
С его же благословения потом я попал на Пасху к Гробу Господню. Тысячи паломников собрались там. И войти в Храм Воскресения Христова было практиче­ски невозможно. Когда вечером я приехал из монастыря (меня там благословили идти на Пасху православную), все улицы уже закрыли, везде поставили кордоны. Нас остановили как раз у резиденции Патриарха. Я увидел, что рядом с иерусалим­ским патриархом идет наш владыка. Не знаю, что случилось, но в этот момент кордон распался, и я оказался за спиной архиепископа. Так мы и дошли до Гроба Господня. Я стоял в первых рядах, когда запели “Христос воскресе”.
В Иерусалиме состоялась еще одна важная встреча. С отцом Иеронимом, который сейчас служит наместником мужского Свято-Троицкого монастыря в Алатыре. Мы даже тайно встречались. Несмотря на то, что я по-русски ни слова не говорил, а он — по-французски, понимали друг друга. А тут в Иерусалим из Владивостока пришел странник Евгений, немного говоривший по-английски. Он помог общаться с отцом Иеронимом. Это случилось в октябре 1993 года.
Я насовсем покидал свой монастырь. До отъезда меня приняли русский женский Горненский монастырь и матушка Георгия, с которой давно был знаком.
Я вернулся во Францию, пытался уехать в Россию, но встретил много препятствий (виза и тому подобное). В конце концов в январе 1994 года прибыл накануне Крещения в Москву.
Было очень холодно. В Крещение, после длинной всенощной службы, люди пошли к иордани купаться. Сказали и мне: “Раз приехал в Россию — искупайся”. Я, конечно, сопротивлялся. Но потом понял, что, если не сделаю этого, не реализую промысел Божий и его благословение. Хочу жить в России — нужно окунуться: принять новое крещение. Сделал. Это было что-то. Но вышел живым. Через полгода меня определили в Чувашию, в епархию.
— По вашему желанию?
— Я ничего не хотел. Меня направили в Псково-Печер­ский монастырь, но там были свои трудности. Язык прежде всего. К тому же я ждал отца Иеронима, который возвращался в Россию и обещал меня взять с собой. Он должен был быть в Москве после Пасхи. Она прошла, потом Вознесение, Троица, а его все нет. Я начал думать: может, он меня обманывает, может, задерживается, может, еще что-то? Связи между нами не было. А в июне 1994 года у меня кончалась виза. В Псково-Печерском монастыре не знали, что со мной делать. Предложили возвращаться в Москву.
И очень смешно то, что отец Иероним вернулся к тому времени и искал меня в монастыре, а я ехал в Москву. Оба были в пути. Но быстро нашли друг друга. Он сообщил, что едет в Чувашию, позвал с собой. Я согласился, не зная, что меня ждет. Приехали по­сле Успения, в сентябре. Владыки в епархии не было, по­явился на следующий день, поругал, что прибыли раньше. Я ничего не понимал по-русски, но чувствовал: владыка недоволен. Отец Иероним ответил: “Если так, то мы едем обратно”. А владыка: “Ну ладно, ладно. Приехали? Слава Богу”. И он позаботился о нас.
Первый приход был неудачным. А потом нас послали в село Никулино Порецкого района, где отец Иероним прослужил год, а я чуть-чуть больше. Затем его направили в Алатырь, через год туда переехал и я. Два с половиной года прослужил в мужском монастыре, пять лет — в женском. Потом владыка благословил меня в этот замечательный храм Иверской иконы Божией Матери при больнице. Служим больным, новому поколению верующей молодежи и уже год в женской колонии. Там тоже много миссионерской работы. В этом году мы крестили 80 человек.
А недавно нам передали здание, где до 1 апреля было психиатрическое отделение. Старое, конечно, разрушенное. Но взяли на себя этот крест. Думаю, нам полезно иметь такую площадь — 800 квадратных метров. Начали с воскресной школы. Будут хороший актовый зал и рядом классы для уроков. Потом появятся трапезная, библиотека, мастерская и небольшая гостиница. Пять человек уже живут и трудятся у нас.
— Приход большой?
— Я бы сказал: средний. А вот район большой — центр города. Здесь много молодых семей. Приходят крестить детей, венчаться. Надеюсь, приход будет расширяться. Но одному трудновато, поэтому не теряю надежду, что в ближайшее время появится помощник.
— Русский язык осваивали в процессе общения или специально им занимались?
— Ничего я не занимался. Приехал — ни слова не знал. Когда был в Псковской области у старца Николая, батюшки прозорливого, может, даже чудотворного,  попросил его: “Батюшка, помолитесь за меня”. Он положил руку на мою голову и сказал: “Все будет хорошо”. До сих пор даже с вами говорить мне трудно и проповедь читать тоже, но Бог помогает. Каждая проповедь для меня — пот большой, колени дрожат, но стараюсь передать народу чувство, что Господь рядом. Если мы его слушаем, ищем, трудимся, он идет навстречу. И народ, если видит, что батюшка с трудом говорит, лучше слушает.
— На каком языке думаете?
— С вами сейчас и вообще на русском. Даже мечтаю на русском.
— Где жили, чем занимались прежде?
— Сначала во Франции. Учился, как все школьники. После школы появилось желание быть ближе к природе. Тогда это вошло в моду. Даже большие начальники покупали фермы и занимались земледелием. И у меня было убеждение, что надо так жить. В восемнадцать лет я нашел ферму с хорошим фермером, который стал для меня начальником и наставником, многому за два года научил. Он — верующий, семья воспитанная, ни одну утреннюю службу в воскресенье не пропускали.
Потом я поступил как по­слушник в монастырь и два года исполнял послушание на ферме, так как окончил сельскохозяйственный колледж.
В двадцать два года меня по­стригли в монахи. Десять лет жил в Палестине, на святой земле. Здесь двенадцать лет. Значит, двадцать два года я не живу во Франции. Мне 48.
— На родине давно были?
— Пять лет назад.