Если хореография способна кричать, если движение высекает звук и наоборот, если танец взрывоопасен и обращается одним пронзительным нервом, значит, на сцене – Евгений Панфилов. Подобных «если» великое множество. Примерно столько, сколько таланта живет в строптивой душе ваятеля. И дело вовсе не в славе или наградах, которых предостаточно. Дело в таинстве самопознания, когда всякий раз заново, мучительно и больно, словно босыми ногами по битому стеклу. Чебоксарцы помнят одноактные балеты «Капитуляция» и «Река», показанные пермским театром «Балет Евгения Панфилова» на фестивале в 2002 году. Можно сказать, что с тех пор мы считали сезоны до следующего приезда этого коллектива. И вот – «Ромео и Джульетта» С. Прокофьева 17 апреля.        

XXIIМеждународный балетный фестиваль заговорил на языке современной хореографии. Судя по всему, у балетмейстера накопилось много вопросов. В чем она, правда жизни? Какова цена чести и совести? Что творит с нами судьба, и как остановить ее чудовищный мор? С первых минут спектакля стало понятно, что Евгений Панфилов – прирожденный хозяин положения. Энергия танца мгновенно поглотила сценическое пространство, не оставив зрителям ни единого шанса на выживание. Погружаясь на глубину балетмейстерской мысли, повернувшей знакомую шекспировскую историю на 90 градусов, мы с трудом осознавали, что балет был поставлен более 20 лет назад. Все сцены, будь то эксцентричный бал в доме Капулетти, исчирканный красными, или нежнейшее, в пастельных тонах свидание Ромео и Джульетты, дышали такой свежестью и юностью, как будто только-только появились на свет.

Минимализм в оформлении, состоящем из черного задника, усыпанного осенними листьями трона и однотонных костюмов, позволил максимально сосредоточиться на исполнительских откровениях. Здесь не было тех, кто под солнцем или в тени. Каждый танцор – яркая личность с арсеналом технических возможностей и богатством артистической индивидуальности. Вот перед нами массовка, движущаяся синхронно и слаженно, где все как один. Но внезапно эта большая человеческая молекула расщепляется на десяток атомов-солистов. Каждый из них начинает существовать в своем темпоритме и колдует над собственным пластическим узором, вплетая его в общую полифонию танца.

И вдруг мы уже различаем в толпе Тибальда (Алексей Расторгуев), Меркуцио (Сергей Курочкин), Кормилицу (художественный руководитель театра Сергей Райник), Париса (Владимир Кирьянов), Леди Капулетти (Елена Кондакова), а также Королеву Маб (Валерия Камаева), которой изначально нет в балете. Введенная Евгением Панфиловым как символ безжалостного рока, она ловко дергает за веревочки и управляет героями-марионетками, сурово наблюдая за происходящим. Их модели сконструированы из четких отрезков и грубо очерченных геометрических фигур, так что мы визуально ударяемся о заостренные углы согнутых локтей и колен. Образы Джульетты и Ромео (Елизавета Чернова и Сергей Курочкин), напротив, будто вылеплены из пластилина. Они мягкотелы и податливы, их талии подобны гибким стеблям тростника, руки – ломким ветвям деревьев, ноги – извилистым корням. Дуэт героев настолько легок и невесом, что напоминает гелиевый шарик, зависающий в вышине и никогда не падающий на землю. Иногда музыка замолкала, уступая первенство танцу, и тогда до нас доносилось прерывистое дыхание исполнителей.   

...Сцена усыпана алыми яблоками. Быть может, это окровавленные сердца, изъеденные прожорливой судьбой. Или плоды ее величества Осени, разбросавшей по всей земле свои дары. Окончен танец, и мертвенно-тихая зима заметает снегом навеки уснувших влюбленных. «Ты будешь жить на свете десять раз, десятикратно в детях повторенный, и вправе будешь в свой последний час торжествовать над смертью покоренной...» (Уильям Шекспир).

 Первоисточник – Чувашский государственный театр оперы и балета